I да, но любить живую всегда легко, и кажется, это даже не слишком больно. отклик и отзыв, лилии и левкои, милая, ты довольна? да, я любил живую, люблю и помню ныне, но это вроде открытой раны, moriar? разумеется, sed non omnis. милая, слишком рано. да, но любить живую... любить? живую? как это, добрый господи, кто мне скажет? что-то растет, пробившись сквозь мостовую из пересохших скважин, что-то врастает в душу гвоздем в ладони, странная блажь (надрежу и освежую): разве тому, кто умер и похоронен, можно любить живую?
II умирают героями в сказках и на картинах, а простым и смертным, легко ли, просто ли, надо жить. я смотрюсь в глаза, заросшие паутиной, разгребаю пыль и старые миражи, смерть мне представляется старой паршивой псиной. погоди, родная, еще заставлю себе служить! умирают во сне безгрешные голубицы, на которых святым отрадно смотреть с небес. милая, мне так хотелось освободиться, но я знал, что слишком нужен сейчас и здесь... пальчики, ступни, имена и лица. приюти, создатель, в своем чертоге моих невест. умирают безмолвно и без особой боли, опадают перьями-лепестками с ее крыла. может быть, ей было слишком светло в неволе, и она вдохнула солнце и умерла? я давно не бывал на солнце, я слишком болен, но моя душа колотится в их телах. умирают все. но некоторые мертвее, чем холодный камень, чем самый надежный яд. да, я точно знал — пойму, подчиню, сумею, почему же ты ко мне не пришла назад? я смотрю на нее и медленно холодею. и ловлю, ловлю пустой безразличный взгляд.
"Чужое! Халява! Взять-взять!"