Здесь умер старик. И всё равно каждый год приходит весна.
Я всю жизнь жила в страхе. В иллюзорном, до ужаса глупом страхе. Мама с детства каждый божий день пыталась вдолбить в мою голову осознание того, что все вокруг желают мне зла. На улице любой человек хочет меня убить, а если не убить, то изнасиловать, а если не изнасиловать, то ограбить. И все мои друзья - на самом деле сектанты, которые рано или поздно увезут меня в лес и съедят. Даже таксисты, и те все поголовно маньяки-педофилы. Конечно, я всегда понимала, что это чушь собачья, и что канал НТВ ничему разумному не научит. Статистика - это, конечно, хорошо, но и к ней нужно относиться с умом. Но вот где-то в моем подсознании глубоко засел этот страх. В особенности, в последнее время. Я иду по улице, и понимаю, что каждый желает мне зла. Вон тот мужик идет рядом уже добрые пять метров, он меня преследует! И зачем я надела короткую юбку, вон те гопники на меня крайне недобро смотрят! А эти цыганские дети в трамвае, вот сейчас они меня обворуют! Во мне воспитали здоровою ненависть к человечеству, я воспринимаю своих сограждан, особей своего биологического вида, как врагов, вижу в них потенциальную опасность. Я иду домой по темной улице, и тысячу раз прокручиваю в голове, как правильно стоять и куда правильно бить. И что я буду делать, если меня изнасилуют или ограбят. Я слышу крики с улице и, дрожа, прижимаюсь лбом к окну трамвая. Я прохожу мимо подворотни и слышу, как кого-то бьют. А может, у них там просто Бойцовский Клуб, и Тайлер все контролирует, а я просто себя накручиваю.
Но сегодня произошло нечто невообразимое. Я зашла в трамвай и, как обычно, села на последнее сидение, чтобы никого не было за спиной, чтобы никто не сидел рядом. Нервно теребила кольцо на пальце, пока ко мне не подошел кондуктор. Я отдала ему деньги. Он стал медленно и кропотливо отсчитывать сдачу с таким видом, как-будто он все делает правильно. У меня и мысли не возникло его поторопить, я никуда не спешу, а этот его маленький перфекционизм достоин уважения. Он отсчитал горсть мелочи, затем положил сверху билет, а затем порылся в кармане, и осторожно опустил в мою вторую ладонь маленькую конфету. Обычный лимонный леденец. И какое-то невероятное тепло захлестнуло мое уставшее сознание. Я подняла на него глаза, лучезарно улыбнулась и, наверное, первый раз за долгое время искренне сказала: "Спасибо!" Он, возможно, улыбнулся где-то внутри, но на лице его лишь дрогнули кончики поседевших усов, а внимательные и чуткие глаза смотрели прямо на меня. Казалось, он знает все на свете, и все равно желает всему миру добра. Так смотрел мой дед, когда мы с братом были маленькими. Мы упрашивали его почитать нам на ночь, и, когда он соглашался, весь дом уважительно замолкал и вслушивался в его голос. Казалось, никто никогда не вкладывал ни в одно любовное признание столько энтузиазма и искренности, сколько вкладывал дед в каждую строчку уже до смерти надоевших сказок. А потом он перегорел. Сейчас он смотрит уставшими помутневшими глазами, и много молчит. Он почти перестал шутить и смеяться, как раньше, и я никак не могу понять, куда же пропала эта искра. А может, это мы повзрослели?
Но сегодня я будто вернулась в детство. Превратилась в маленькую наивную девочку, которую угостили конфетой. И не было ничего слаще этой конфеты, ведь она была со вкусом бескорыстной человеческой доброты. И я на секунду снова поверила в чудо.
Но сегодня произошло нечто невообразимое. Я зашла в трамвай и, как обычно, села на последнее сидение, чтобы никого не было за спиной, чтобы никто не сидел рядом. Нервно теребила кольцо на пальце, пока ко мне не подошел кондуктор. Я отдала ему деньги. Он стал медленно и кропотливо отсчитывать сдачу с таким видом, как-будто он все делает правильно. У меня и мысли не возникло его поторопить, я никуда не спешу, а этот его маленький перфекционизм достоин уважения. Он отсчитал горсть мелочи, затем положил сверху билет, а затем порылся в кармане, и осторожно опустил в мою вторую ладонь маленькую конфету. Обычный лимонный леденец. И какое-то невероятное тепло захлестнуло мое уставшее сознание. Я подняла на него глаза, лучезарно улыбнулась и, наверное, первый раз за долгое время искренне сказала: "Спасибо!" Он, возможно, улыбнулся где-то внутри, но на лице его лишь дрогнули кончики поседевших усов, а внимательные и чуткие глаза смотрели прямо на меня. Казалось, он знает все на свете, и все равно желает всему миру добра. Так смотрел мой дед, когда мы с братом были маленькими. Мы упрашивали его почитать нам на ночь, и, когда он соглашался, весь дом уважительно замолкал и вслушивался в его голос. Казалось, никто никогда не вкладывал ни в одно любовное признание столько энтузиазма и искренности, сколько вкладывал дед в каждую строчку уже до смерти надоевших сказок. А потом он перегорел. Сейчас он смотрит уставшими помутневшими глазами, и много молчит. Он почти перестал шутить и смеяться, как раньше, и я никак не могу понять, куда же пропала эта искра. А может, это мы повзрослели?
Но сегодня я будто вернулась в детство. Превратилась в маленькую наивную девочку, которую угостили конфетой. И не было ничего слаще этой конфеты, ведь она была со вкусом бескорыстной человеческой доброты. И я на секунду снова поверила в чудо.