Последние годы детства. Стояла жара, но не такая удушливая, как в больших городах. Я ехала по деревне на своем велосипеде, ничего не предвещало беды, как вдруг за спиной я услышала смех, шаги. Я обернулась - все верно, толпа деревенских детей бежала за мной. Две не самого лучшего вида девушки подрезали меня на велосипедах. Все стало ясно, как белый день. Это та самая шайка, что отбирает велосипеды. Они хотели мой вел. И тут в голове будто что-то щелкнуло, я поняла, что у меня проблемы. Не знаю, то ли это отчаяние заиграло в моей крови, то ли просто вся распущенность общества накипела и вырвалась наружу через меня, но я быстро, так как я обычно это делаю, выпрыгнула из седла, встала на землю, схватилась за руль и резко развернула вел в воздухе. Удар пришелся сначала на одну, потом на другую велосипедистку. Девушки попадали на землю, лицо одной было полностью красным от текущей крови, мне даже показалось, что я видела чьи-то зубы. Потом на меня побежал еще жирный мальчик, педали впились ему в лицо, затем в плечо. Я и сама толком не понимала, как у меня хватает сил так обращаться с велосипедом, но детей становилось все больше, а я становилась все безжалостнее, я превратилась в какую-то машину убийства, которую едва ли можно остановить. Я чувствовала, как ломаются ребра под весом аллюминиевой рамы, видела открытые, закрытые переломы конечностей, только-только образующиеся гематомы, рваные раны, выпадающие зубы. Там было так много крови, что проселочная дорога просто побагровела. Ничего в этой жизни не может быть приятнее. Я стояла и наслаждалась этим, смех сам срывался с губ. Это ощущение несравнимо ни с чем, кажется, будто стоишь на вершине мира и смотришь вниз. Дети плакали, корчились от боли, некоторые просто судорожно хрипели и из уголка рта стекала струйка черно-багровой крови. Некоторые и не дышали вовсе. Я была целой, настоящей. Я дышала. Смеялась. Я жила и понимала, что буду жить.
А потом я помню себя взрослее. Грязная студенческая общага. Велосипеды как ни в чем не бывало стояли у входа, пристегнутые и ограниченные в своей свободе, а где-то на втором или третьем этаже, в комнате, в которой помимо нас было еще два человека, я грязно трахалась со своим бывшим на кровати своего друга. И в глазах было столько ненависти друг к другу, той ненависти, которой не было ни при наших отношениях, ни после расставания, но в этот момент наша нынешняя дружба просто развеялась, в глазах горела лютая ненависть за то, что происходит, за то, что никто никого уже не любит, и, наверное, не полюбил бы даже под дулом пистолета. Просто два человеческих тела, которые перестали поддаваться каким-либо приказам, формальностям, рамкам, просто злобное, грязное, жестокое, низкое удовольствие. Друг в это время сидел на моей кровати у окна (я всегда сплю у окна) и курил (хотя он вообще-то не курит). Еще один парень у стены раскладывал пасьянс. За окном завывал уже холодный октябрьский ветер. Никто не смотрел на одеяло, из под которого, по странности, не доносилось никаких звуков. Концентрация была слишком велика. В этот момент нужно было просто ненавидеть.
Это был лучший сон в моей жизни.